Перед Ромулом снова стояла Эллия – измученная, бледная, с выражением крайнего отчаянья в глазах – и умоляла убить её. Сам Ромул чувствовал себя так, словно уже умер два-три раза подряд – то есть не чувствовал практически ничего, кроме ноющей пустоты в грудной клетке, тяжести в конечностях и острого желания перестать вообще что-либо чувствовать. Прикоснувшись к его руке, Эллия потянула острие камня-ножа к себе, но не успела. Ромул так и остался стоять над обезглавленным телом, весь забрызганный кровью.
«Хоть она-то отмучилась», - проскользнуло в его голове. Лорд (или еще наследник?) ощутил смутное облегчение.
Тем временем рядом с Ромулом выросла громадная, почти бесформенная не то тень, не то клякса, отдаленно напоминающая вставшее на дыбы гигантское насекомое. Или моллюска. Кривые, ломанные сгустки темноты – то ли щупальца, то ли лапы, то ли странные инструменты – потянулись к Ромулу. На мгновение ему стало ясно: Эллию всё-таки убил он. И отца. И, пожалуй, всех других своих близких. Мало кому из них он не пожелал смерти хоть десяток-другой раз. Матери – ну, хотя бы за то, что в пять лет отдала его в храмовую школу (в представленьях пятилетнего ребенка – почти бросила). Сестре – хотя бы за талант к магии, которого не было у него самого и за бесконечные каверзы, насмешки и издевки, на которые та в ранней юности была неистощима. Отцу – хотя бы за ту историю с Эллией. Братьям – за то, что им не «повезло» родиться старшими плюс каждому еще кое за что персонально. И так далее.
Ромул еще раз осмотрелся. И понял: он был в Шотли. Руины, пепелище – именно такой он хотел видеть свою землю, до конца присвоившую его себе.
«Или я, или Шотли. Я хотел быть свободен, и я выжег Шотли и весь род Шотли. Кроме себя. Надо только вспомнить, как это произошло».
- Нет… Не трогайте его! Отстаньте от него! – пятилетняя девочка с черными волосами и заплаканными глазами прямо-таки влетела в обнимавшую Ромула кляксу.
- Я здесь! Смотрите! Вот я! Отстаньте от него! – раздавалось уже из брюха гигантской тени.
«Боги, ей-то до меня какое дело? Надо ей сказать, что всё в порядке…»
- Нет… Нельзя…. Нельзя все это держать в себя… Это… Погубит…- девочка снова появилось из кляксы, побежала к Ромулу, но над ней нависла ещё одна тень: тощая, высокая, с неестественно растопыренными руками, похожая на мертвое дерево среди болота или на заброшенную причудливую башню. Девочка споткнулась и упала. Тут же еще одна тень помельче принялась окутывать её. Девочка вырывалась, пыталась бежать снова, тянулась к нему, что-то беззвучно кричала, но расстояние между ними всё увеличивалось.
«Зачем они так мучают девчонку?» - подумал Ром, - «Здесь, кажется, что-то не так».
И потянулся рукой к собственному лицу, словно там было написано, что именно здесь не так.
На его лице действительно было много что понаписано. Мгновения назад ему казалось, что он спокоен и собран, а вокруг происходит только то, чего он сам пожелал. Сейчас, однако, он ощупывал свое лицо и удивлялся: неужели оно – правда его? Неужели это его мышцы застыли в такой маске скорбной ненависти? Это точно его рот приоткрыт и оскален, словно в горле его застыл хрип? Это странное чувство в глазах – оттого что они стекленеют?
Происходила, видимо, очень простая вещь: ненависть теней не отпугнула. И в душу Ромула они забрались куда глубже, чем он обычно позволял даже близким друзьям.
Ромул растерянно улыбнулся. Ненавидеть как-то расхотелось. Строить из себя героя перед этими существами, видящими его насквозь, не хотелось подавно. Было стыдно и страшно, как в детстве.
«Демоны, я опять их кормлю!»
Стыд и страх чуть усилились, к ним добавилось чувство беспомощности. По всему получался плотно замкнутый круг. В первую очередь следовало успокоиться. Легко сказать!
Так или иначе, никаких телесных повреждений тени не наносили. И даже в душе Ромула не нашли ничего, чего он раньше за собой не замечал.
«Значит, они – это я. Вот и всё».
Перед ним теперь стоял его двойник – с той же скорбно-ненавидящей гримасой, приоткрытым оскаленным ртом, тем же стекленеющим взглядом, которые Ромул с минуту назад обнаружил на своем лице.
- Да, это ты, будь ты проклят, - двойник говорил сдавленным, ядовитым, горестным полушепотом, на который сам Ромул срывался один раз, может быть, в десять лет, - Ты сделал нас такими. Ты нас создал. Ты с детства ненавидел и боялся всех, кто тебя любил. Ты когда-то чего-то хотел сам, не правда ли? Быть магом, быть воином, быть поэтом, попасть в Энфер и стать повелителем демонов, быть охотником в Волчьей Пади, сам выбирать свою жизнь, сбежать из цитадели с одной девушкой, с другой, с третьей… А потом ты научился не хотеть. За тебя хотели отец, мать, Дом, долг, честь… Свои детские мечты ты задушил. Всех своих женщин ты продал за кресло лорда и, что было для тебя важней, за одобрение родителей. У тебя есть хоть одно свое чувство, кроме страха и безразличия? Ах да, ненависть. Неудивительно, что ты всех так ненавидишь. Не мы тянем из тебя душу – ты её из себя выдоил. Этого ты не можешь простить всем, кто помнит тебя хоть немного живым?
Уголки губ двойника тронуло подобие улыбки.
- Интересно, когда ты ложишься с женой, это ты ее хочешь, или все-таки Дом? Дому нужно еще детей Лорда, не так ли?
На несколько секунд горло Ромула сдавило от гнева, отчаянья и, опять же, стыда. Потом он прокашлялся. Потом в свойственной ему манере отрешенно улыбнулся.
- Недурно и во многом справедливо. Но затянуто, - как ни странно, эти слова вышли почти ровно, хотя сам Ромул до последнего мгновенья опасался, что получится хрип или писк, - Да и потом, при храме возле цитадели читают проповеди чуть красноречивее.
Двойник собирался ему возразить. Ромул не стал дожидаться, повернулся спиной и вполоборота закончил:
- Рад знакомству. Простите, но меня уже ждут.
И пошел по направлению к маленькой девочке. С каждым шагом расстояние лишь увеличивалось, как когда она бежала к нему. Ромула, впрочем, это уже не смущало.
«Просто морок. Здесь много дешевых трюков. Как, то бишь, её звали? Иллирия?».
Отредактировано Ромул Шотли (2014-05-24 22:26:27)