Огонь над дверью камеры, почти что поднебесный для узника, полулежащего у каменной стены, заставлял тени плясать вокруг замершего без движения человека. Это было хуже, чем полная темнота, во тьме боль казалась бесплотной, и потому незначительной. Теперь же бесформенные и страшные порождения Энфера водили хоровод вокруг пленника цитадели Корн-Терион, сжимая круг. Он ощущал их дыхание загривком, слышал тихий смех. Оставшись в одиночестве, но на свету, Рилерд понял значение последнего желания, и жалость к себе снова переполнила его. Он уронил голову на скрещенные руки и рыдал, но слёзы быстро вышли и, ощущая на лице подсыхающие грязные дорожки, поэт помимо воли вновь стал перебирать те образы, что складывались в строгие формы в его голове с самого детства, но никогда до этих странных дней они не имели большого смысла даже для него самого.
«Мой голос тих, я отыскал слова
В пустых зрачках полночного покоя.
Божественно пуста моя глава,
И вне меня - безмолвие пустое»
Осознав, что уже в двенадцатый раз повторяет про себя одно и то же, Рилерд вскинулся, шипя от дёрнувшейся на резкое движение боли, и потянулся к оставленным лордом письменным принадлежностям. Всмотревшись в четыре строчки, бард в раздражении смял лист и отбросил прочь. Не то. Не то! Не то... леди Энрика молчала... она почти всё время молчала, кроме того первого раза, когда он увидел её наверху, в комнате с книгами - библиотеке или кабинете. Она молчала, и это было больше, чем просто скупость слов. Молчание стояло меж молодым лицом и беспощадно-равнодушным льдом в глазах. Молчание заполняло пустоту меж радостью людей доминиона и скорбными складками у губ их Леди. Луноликая, за что людям такие испытания?
Рилерд не думал о себе, вознося этот вопрос. Но то ли ответ, то ли собственная мысль, родившаяся из проведённой в бреду ночи, была ему ответом: «Чтобы найти себя».
В тишине, повисшей за этой мыслью, Рилерд снова сидел без движения, и все мелочи, что он примечал до сей минуты, обретали для него новый смысл. Пусть он ни разу не видел этих Даррэла и Алитэю - он знал Ирис. Пусть он не отличал выдумки от правды в рассказах о былом лорде Корн-Териона - он видел его супругу, одевшую душу в железо. Пусть всё, что он мог сказать, было выдумкой - она всё равно не увидит свет. Он просто был обязан доказать, что остался Её голосом, и уходит к Ней, а не бежит от Мааре куда угодно, лишь бы не в Лабиринт.
«В руке моей серебряная чаша
Полна холодной ключевой водой.
Говор ручья в весенней чаще
Напоминает детский хоровод»
Строки находили своё место с трудом, через силу, но в то же время остановиться было невозможно. Слова, слова, слова... и снова, и по кругу, и в новом порядке, но так же сохраняя строй и шаг. И дальше, и дальше, рассказывая историю, которой могло и не быть. Но вот, что искал Рилерд в глазах Энрике, и он сам понял это незадолго до того, как записал на бумаге. Изведает ли эта женщина ещё когда-нибудь радость материнства? Возможно ли, что дети Джулиана Корн-Терион, выросшие в дружбе, принесут в этот край своё тепло?
Рилерд долго смотрел на то, как уходит в лист сверкающая ониксовая вязь дрожащих строчек, смотрел сквозь бумагу на разворачивающиеся перед его внутренним взором разные концовки этой истории, счастливые и не очень. В них появлялось лицо Ирис, совсем рядом с лицом Даррэла, который в представлении Рила был очень похож на лицо Энрики, лишь более мужественным, и это была самая счастливая сказка из всех, что он мог себе рассказать. После и Энрика, и её дети, и даже Ирис ушли из его мыслей, зато пришли другие. Родные, гернтар, лорд Ильнатар... Аннабет. Должно быть, слухи совсем скоро донесут до Саларра весть о казни барда, леди просто обязана будет показать его смерть народу, дабы укрепить его веру в силу своего доминиона, а иные Дома остеречь от идеи вынюхивать на территории Корн-Териона. Удостоена ли будет память о нём хоть одного её слова?
Печально было думать об этом, но прежде, чем схвативший сердце железный обруч снова выдавил из груди слёзы, Рилерд уцепился взглядом за скомканный клочок бумаги. Закусив губу, бард потянулся, подобрал лист и развернул его. Тщательно разгладил, смазав слегка последнюю строчку, но это имело мало значения. Взяв перо, он почти одним махом дописал остаток слов:
«Скажи, я прав, ведь эта пустота
И есть начало верного служенья,
И будет свет, и будет наполненье,
И вспыхнет Роза на груди креста?
...Но нет ответа. Тянется покой,
И кажется - следит за мной Другой,
Внимательно и строго ожиданье,
И я уже на грани естества,
И с губ моих срываются слова,
Равновеликие холодному молчанью...»
После этого всплеска бард обессиленно оставил бумагу и перо и растянулся на полу, почти не ощущая его холода, лишь онемение в тех местах, где остались кровоподтёки. Невидящим взглядом он смотрел на догорающий факел, не имея представления о прошедшем времени и о том, сколько ещё ожидания ему предстоит. Перед глазами снова вставали картины прошлого, которые в воображении можно было переиграть и пустить историю по другому курсу, что не вёл бы ни к эшафоту, ни к Лабиринту. В воображении человеку дарованы все силы Мааре, создателя мира. Но лишь в воображении...
Внутренний двор »
Отредактировано Рилерд Кевальд (2013-10-04 23:51:38)
